Моральная снисходительность
Aug. 29th, 2020 11:02 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
jenya444В давнем (любопытном) тексте Ильи Симановского о Довлатове есть такой отрывок
Если присмотреться, по-настоящему неприятных персонажей у Довлатова нет, а те, что с натяжкой подходят на эту роль, – либо высокое начальство (те самые «первые ученики», по Шварцу), либо совсем уж конченые подлецы. Впрочем, даже на приветствие доносчика Гурьянова Алиханов отзывается «с неожиданным радушием» и срывается на него только после наглых нотаций («Каково мне было выслушивать это с похмелья!»). Не скрывая брезгливости к стукачу, автор немедленно предоставляет две версии причин его подлости – самого Гурьянова («Загремел по малолетству, органы вытащили») и Алиханова («Знаешь, почему ты стучишь? Потому что тебя не любят женщины...»). Обе версии не выдерживают критики, обе не меняют ситуации и всё же очеловечивают даже презренного Гурьянова. Что уж говорить о других. Моральная снисходительность – неотъемлемая черта довлатовских книг. Довлатов подчеркнуто не давит нравственностью – он издевается над морализаторством, мало кого осуждает, не призывает читателя немедленно решать вечные вопросы. «Сама атмосфера монастыря невыносима для похмельного человека», - пишет он в «Заповеднике». Если отталкиваться от этого образа, можно сказать, что довлатовская проза – альтернатива строгому «толстовско-достоевскому» монастырю русской классики. Не отрицающая его, но дающая отдых усталому и похмельному.
С этой идеей можно поспорить. Вот отрывок из письма Ефимову (февраль 1979-го).
<...> Я «Метрополь» не читал. Уверен, что талантливо. И даже смело. Может быть, даже какой-то новый рубеж смелости. Но при том убежден — это не правда, не вся правда. Это, в лучшем случае, усовершенствованное сальто-мартале недомолвок и аллюзий. (Почти цитирую Игоря, «РМ».) Тут из Германии по радио выступал Окуджава. Позор! Взрослый мужчина невнятно бубнил о красотах Баварии. О серьезных вещах — ни звука. Это ли не рабство и галера? Сейчас помыслить жутко, что можно было так существовать <...>
Конечно, это из частного письма, а не из литературного произведения. Но судит он резко. Мол, вы - валяйте, по капле выдавливайте раба, а нам подставляй ведро! Тонкость в том, что Галич писал эти строчки про себя и в России. А Довлатов про других и уже уехав. Можно найти аналог и в его произведениях.
<...> Шкляринский работал в отделе пропаганды Лениздата. И довелось ему как-то организовывать выставку книжной продукции. Выставка открылась. Является представитель райкома и говорит:
– Что за безобразие?! Почему Ахматова на видном месте? Почему Кукушкин и Заводчиков в тени?! Убрать! Переменить!..
– Я так был возмущен, – рассказывал Шкляринский, – до предела! Зашел, понимаешь, в уборную. И не выходил оттуда до закрытия <...>
Спору нет, это и метко, и смешно. Но, отсмеявшись, замечу, что не выходить из уборной до закрытия это поступок, и далеко не каждый был на это способен. Обличить неправый суд было страшно и в 1988, что уж говорить про более ранние времена.
Если присмотреться, по-настоящему неприятных персонажей у Довлатова нет, а те, что с натяжкой подходят на эту роль, – либо высокое начальство (те самые «первые ученики», по Шварцу), либо совсем уж конченые подлецы. Впрочем, даже на приветствие доносчика Гурьянова Алиханов отзывается «с неожиданным радушием» и срывается на него только после наглых нотаций («Каково мне было выслушивать это с похмелья!»). Не скрывая брезгливости к стукачу, автор немедленно предоставляет две версии причин его подлости – самого Гурьянова («Загремел по малолетству, органы вытащили») и Алиханова («Знаешь, почему ты стучишь? Потому что тебя не любят женщины...»). Обе версии не выдерживают критики, обе не меняют ситуации и всё же очеловечивают даже презренного Гурьянова. Что уж говорить о других. Моральная снисходительность – неотъемлемая черта довлатовских книг. Довлатов подчеркнуто не давит нравственностью – он издевается над морализаторством, мало кого осуждает, не призывает читателя немедленно решать вечные вопросы. «Сама атмосфера монастыря невыносима для похмельного человека», - пишет он в «Заповеднике». Если отталкиваться от этого образа, можно сказать, что довлатовская проза – альтернатива строгому «толстовско-достоевскому» монастырю русской классики. Не отрицающая его, но дающая отдых усталому и похмельному.
С этой идеей можно поспорить. Вот отрывок из письма Ефимову (февраль 1979-го).
<...> Я «Метрополь» не читал. Уверен, что талантливо. И даже смело. Может быть, даже какой-то новый рубеж смелости. Но при том убежден — это не правда, не вся правда. Это, в лучшем случае, усовершенствованное сальто-мартале недомолвок и аллюзий. (Почти цитирую Игоря, «РМ».) Тут из Германии по радио выступал Окуджава. Позор! Взрослый мужчина невнятно бубнил о красотах Баварии. О серьезных вещах — ни звука. Это ли не рабство и галера? Сейчас помыслить жутко, что можно было так существовать <...>
Конечно, это из частного письма, а не из литературного произведения. Но судит он резко. Мол, вы - валяйте, по капле выдавливайте раба, а нам подставляй ведро! Тонкость в том, что Галич писал эти строчки про себя и в России. А Довлатов про других и уже уехав. Можно найти аналог и в его произведениях.
<...> Шкляринский работал в отделе пропаганды Лениздата. И довелось ему как-то организовывать выставку книжной продукции. Выставка открылась. Является представитель райкома и говорит:
– Что за безобразие?! Почему Ахматова на видном месте? Почему Кукушкин и Заводчиков в тени?! Убрать! Переменить!..
– Я так был возмущен, – рассказывал Шкляринский, – до предела! Зашел, понимаешь, в уборную. И не выходил оттуда до закрытия <...>
Спору нет, это и метко, и смешно. Но, отсмеявшись, замечу, что не выходить из уборной до закрытия это поступок, и далеко не каждый был на это способен. Обличить неправый суд было страшно и в 1988, что уж говорить про более ранние времена.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2020-08-30 03:50 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 03:55 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 04:44 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 01:17 pm (UTC)https://ru-dovlatov.livejournal.com/43744.html?thread=124640#t124640
no subject
Date: 2020-08-30 03:53 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 03:56 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 04:45 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 06:45 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 08:21 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 09:14 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 10:05 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 10:18 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 10:35 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 01:18 pm (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 04:37 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 06:38 am (UTC)Себя не похвалишь - никто не похвалит.
no subject
Date: 2020-08-30 06:53 am (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 01:26 pm (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 02:39 pm (UTC)no subject
Date: 2020-09-24 03:29 pm (UTC)no subject
Date: 2020-09-24 06:43 pm (UTC)no subject
Date: 2020-08-30 03:12 pm (UTC)этим (кроме собсвенной светлой души) он мне Чехова напоминает. кроме собачки Каштанки все персонажи с червоточиной
no subject
Date: 2020-08-30 11:35 am (UTC)Явное неприятие у Довлатова вызывают приспособленцы и конформисты - вроде Андрея Вознесенского, которому Битов при встрече не мог не дать по роже.
Обличить неправый суд было страшно и в 1988
Тогда же в народе ходил известный стишок
“Товарищ, верь, пройдет она,
Так называемая гласность.
И вот тогда госбезопасность
Припомнит наши имена.”
Довлатова в России начали публиковать в 1989 - в октябрьском номере ленинградского журнала «Звезда». В том же месяце в ГДР начались массовые демонстрации протеста, зрелища которых навсегда травмировали подполковника КГБ Путина.
На улицах Дрездена Путин видел, как набирает силу массовое протестное движение.
В начале октября сотням восточных немцев, добивавшихся политического убежища в посольстве ФРГ в Праге, разрешили выехать на запад в пломбированных вагонах. В Дрездене толпы людей попытались прорвать кордоны, чтобы забраться в поезд на ходу и покинуть страну.
Вольфганг Бергхофер, возглавлявший в то время коммунистическую администрацию города, рассказывает, что в Дрездене царил хаос – секретным службам, по сути, приходилось противостоять всему населению. Насилие было практически неизбежным.
"В городе размещалась советская танковая часть, - говорит он. – И генералы мне четко сказали: "Если мы получим приказ из Москвы, танки поедут".
После падения Берлинской стены толпы людей стали появляться даже у цитаделей Штази и КГБ в Дрездене.
Владимир Путин тоже был полностью уверен в том, что высокопоставленные советские чиновники – люди, с которыми он регулярно общался, - в случае необходимости действительно пришлют танки.
Тем не менее, при Михаиле Горбачеве Москва молчала. Советские танки стояли без дела. "Никто не пошевелил пальцем, чтобы защитить нас".
Путин и его коллеги по КГБ стали лихорадочно уничтожать свидетельства работы разведгруппы.
"Я лично сжег огромное количество материалов. Мы жгли столько, что печка лопнула", - признается Путин в книге "От первого лица".