jenya444

Я долго искал точную цитату и не мог найти. Где-то что-то подобное читал, но где? Думал, что это из книжки Гениса. А Генис, наверное, пересказывал Довлатова. Как мне казалось, там было про тоскующего по Родине эмигранта, живущего в Париже. Он говорил примерно так: "Вы посмотрите что за окном. Зима, холодно, мокрый снег, слякоть. А в Мытищах, наверное, сейчас сирень цветёт..."

Теперь нашёл, таки Довлатов.

Зима к Нью-Йорку подступает осторожно. Еще вчера было душно на остановке сабвея. Позавчера я спускался за газетами в шлепанцах. Три дня назад оставил в ресторане свитер…

А сегодня утром задаю вопрос ближайшим родственникам:

— Где моя вязаная шапка?..

Дома было все иначе. Сначала — дожди. Потом неделя сухих холодных ветров. И вдруг рано утром — пелена белого снега. И снежные шапки на тумбах ограды. И белый узор на чугунных воротах. И улица, напоминающая черно-белый фотоснимок…

Нелегко было шагнуть с крыльца в первый зимний день. Я хорошо запомнил ощущение решимости, которое требовалось, чтобы ступить на это белое полотно…

А помните, друзья, кальсоны? Трикотажные импортные кальсоны румынской фирмы «Партизан»? И ощущение неловкости при ходьбе. И стиснутые манжетами щиколотки. И загадочные белые пуговицы, которые внезапно таяли от стирки…

Куда это все подевалось?

Того и гляди, заговорю как охваченный ностальгией патриот:

— А на Тамбовщине сейчас, поди, июнь… Малиновки поют… Выйдешь, бывало, на дальний плес…

Нет Тамбовщины. Нет дальнего плеса. Нет малиновок. Июня тоже нет. И не было… <...>

Любопытно, что я, забыв текст, запомнил основных идеи (не говоря уже о звуке "ща"). Которые и делают эту ситуацию смешной. Эмигрант, приехавший в центр мира из провинции. И его ностальгическое эмоциональное состояние, - в грустях ему кажется, что в его старом мире сейчас даже другое время года. Не знаю, был ли бы доволен Довлатов. Один из его героев был недоволен такой приблизительностью.

Однажды я техреда Льва Захаровича назвал случайно Львом Абрамовичем. И тот вдруг смертельно обиделся. А я все думал, что же могло показаться ему столь уж оскорбительным? Наконец я понял ход его мыслей:
«Сволочь! Моего отчества ты не запомнил. А запомнил только, гад, что я – еврей!..»