Взгляд издалека
Даю ссылку на интересную заметку Виктора Вахштайна, российского социолога, уехавшего в Израиль ещё в сентябре, иностранного агента с апреля. Он обсуждает уехавших и оставшихся, разницу между личной беседой и постами в соцсетях и т.д. Цитировать можно всё, вот скажем, о его израильском знакомом:
" ... 50 процентов времени его бодрствования посвящено преодолению эмигрантских трудностей, еще 20 процентов – эмоциональным рассказам о них. В оставшиеся 30 процентов он пишет и комментирует посты. Однако никто из его многочисленных подписчиков никогда не узнает о проблемах с бюрократами, риэлторами, стоматологами, таксистами и доставщиками. Все его посты – о ходе военных действий, о недостойных высказываниях бывших коллег, о подлинных виновниках трагедии. А еще – о презрении к тем, кто спрятался в скорлупу повседневности, нормализовал происходящее, предав свои убеждения. ... "
Дополню этот взгляд издалека сильным стихотворением Георгия Иванова 1955-1957 годов. Из комментариев к книжке Иванова видно, что в конце 40х парижские эмигранты посмотрели какой-то советский фильм с кинохроникой купающихся отдыхающих в Крыму. Это произвело на всех большое впечатление: они уехали, Крым узнаваем, море то же, но живут там уже совсем другие люди. Голубые комсомолочки.
Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветет могилами,
Как будто не было войны.
А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.
Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.
«Дыша духами и туманами,
Она садится у окна».
Ей за морями-океанами
Видна блаженная страна:
Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.
Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
...И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
Великая Греция уже быльём поросла, путь под Фермопилами никому не нужен, и подвиг Леонида это некое давнее историческое событие. А в самой Греции (России) уже перемешались победители с побеждёнными. И дело не в том режиме (снежная тюрьма), с ним-то всё ясно. Дело в новых людях. Арьев, комментируя, видит в последних строках иронию. А Иванов как раз говорит на полном серьёзе, это разве что горькая ирония, так оно и есть на самом деле, вот так получилось.
" ... 50 процентов времени его бодрствования посвящено преодолению эмигрантских трудностей, еще 20 процентов – эмоциональным рассказам о них. В оставшиеся 30 процентов он пишет и комментирует посты. Однако никто из его многочисленных подписчиков никогда не узнает о проблемах с бюрократами, риэлторами, стоматологами, таксистами и доставщиками. Все его посты – о ходе военных действий, о недостойных высказываниях бывших коллег, о подлинных виновниках трагедии. А еще – о презрении к тем, кто спрятался в скорлупу повседневности, нормализовал происходящее, предав свои убеждения. ... "
Дополню этот взгляд издалека сильным стихотворением Георгия Иванова 1955-1957 годов. Из комментариев к книжке Иванова видно, что в конце 40х парижские эмигранты посмотрели какой-то советский фильм с кинохроникой купающихся отдыхающих в Крыму. Это произвело на всех большое впечатление: они уехали, Крым узнаваем, море то же, но живут там уже совсем другие люди. Голубые комсомолочки.
Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветет могилами,
Как будто не было войны.
А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.
Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.
«Дыша духами и туманами,
Она садится у окна».
Ей за морями-океанами
Видна блаженная страна:
Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.
Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
...И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
Великая Греция уже быльём поросла, путь под Фермопилами никому не нужен, и подвиг Леонида это некое давнее историческое событие. А в самой Греции (России) уже перемешались победители с побеждёнными. И дело не в том режиме (снежная тюрьма), с ним-то всё ясно. Дело в новых людях. Арьев, комментируя, видит в последних строках иронию. А Иванов как раз говорит на полном серьёзе, это разве что горькая ирония, так оно и есть на самом деле, вот так получилось.
no subject
Их друзья и соседи этого их мнения не разделяли, никто примеру не последовал.
Год спустя Сохнут послал в Сухуми эвакуционный самолет. На нем прилетело человек 200, вот буквально в чем были. Те самые, которые с дядей моим ехать не хотели, и которым не в лом было пережить еще сколько надо зим без газа и света.
И уже на следующий день эти люди выступали на радио Река и рассказывали, что они голые-босые беженцы, им должны дать то и это, им по-честному положено.
И вроде и сочувствуешь, а с другой стороны — почему моему дяде ничего не положено, а им вдруг да?
no subject
" ... Жалеть женщин и детей, плачущих от голода, – это нетрудно, это всякий умеет. А вот сумеете вы пожалеть здоровенного сытого мужика с таким вот, – Изя показал, – половым органом? Изнывающего от скуки мужика? Денни Ли, по-видимому, умел, а вы сумеете? ..."
А что там в Сухуми было в 92м, что спец. самолёт послали? Совсем тяжко?
no subject
В Приднестровье, кстати, примерно тогда же творилось примерно то же самое. Задолго до Путина.
no subject
no subject