Дверь (фотография Марианны Волковой)

[jenya444]

Пришпилен рисунок: кто-то в бурнусе
из пускавшихся в раскаленные зоны,
то ли Данте, то ли Лоуренс Аравийский.
Открытки: «Прибой бьется о скалы»,
«Хребет Хиндукуш», «Гильгамеш и Энкиду»,
«Пирамиды в Гизе» (нет, все же Данте),
«Понте Веккьо» (или это Риальто?),
«Дверная ручка» — нет, ручка не на открытке.

Здесь живет Никто.
                                    Недоверчив к двери,
замка на звонок просто так не откроет,
сперва поглядит в смотровую дырку
да и отойдет от греха подальше.

Но настанет день — он повыдернет кнопки,
торопливо заполнит все открытки,
надпишет на каждой: «К Николе Морскому»,
подпишется расмашисто: «Твой Гильгамеш»,
рванет на себя дверную ручку,
а за дверью — Вожатый в белом бурнусе,
а за ним — каналы, мосты, пирамиды,
и бьется, и бьется прибой о скалы,
оседает, шипя, на снега Гиндукуша.

Лев Лосев

Комментарии Соломона Волкова


" ... В 1997 году в нью-йоркском русскоязычном издательстве СЛОВО-WORD вышла (с предисловием Вяч.Вс. Иванова) моя книга “Разговоры с Иосифом Бродским”, впоследствии неоднократно переиздававшаяся в России под названием “Диалоги с Иосифом Бродским” (с предисловием Якова Гордина). На ее обложке был помещен цветной фотопортрет Бродского на фоне двери (с внутренней стороны) его квартиры на Morton Street, 44, в Гринвич Виллидже, где поэт жил в 1977—1993 годах. Сделан был этот снимок Марианной в 1980 году.

К этой двери, как помнят все, навещавшие Бродского, были пришпилены несколько десятков фотографий и почтовых открыток, вкупе составлявших подобие причудливого красочного ковра: там были портреты, пейзажи, репродукции музейных экспонатов.

6 декабря 2004 года мы получили от Л.Л. его только что вышедшую в Петербурге новую книжку стихов “Как я сказал”, в которую было включено стихотворение “Дверь (фото Марианны Волковой)”, сочиненное под впечатлением от вышеописанного снимка. В книжку был вложен машинописный листок с этим же стихом, но заглавие было более дескриптивным: “Дверь в комнате Иосифа (фото Марианны Волковой)”.

Это опус очень сильный, эмоциональный да вдобавок довольно необычный для Л.Л.: не только из-за полного отсутствия какой бы то ни было снижающе-иронической ноты, но и благодаря использованию не слишком типичной для Л.Л. квазисимволистской фразеологии — “Никто”, “Вожатый в белом бурнусе” (Смерть, как пояснил позднее Л.Л. в разговоре).

“Никто”, как охотно подтвердил нам Л.Л., — это отсылка не только к Одиссею, как известно, именно так ответившему на вопрос циклопа Полифема об имени, но и к легендарному поэтическому псевдониму Анненского (умершему, как и Бродский, нестарым человеком от разрыва сердца), а через них — к самому Бродскому, неоднократно цитировавшему этот полюбившийся ему ответ Одиссея и в стихах (“Посвящается Ялте”, “Лагуна”, “Новая жизнь”, “В кафе”), и в устных высказываниях.

В этом контексте важна также (это уже наша догадка) самоидентификация самого Л.Л. с Анненским — петербуржцем с “непоэтической” внешностью, да вдобавок — гимназическим преподавателем, тяготившимся своей педагогической деятельностью, хоть и исправлявшим ее, как и Л.Л., с величайшим профессионализмом и ответственностью.

Л.Л. — как и Анненский, и Бродский — ощущал себя “Никем”. Таким образом, здесь Л.Л. протягивает еще одну нить, связывающую его с Бродским, его другом и кумиром.

Но намеченный в “Двери” пунктир взаимоотношений Л.Л. с Бродским еще более усложняется, если обратить внимание на озвученную Л.Л. подпись Бродского: “Твой Гильгамеш”.

Л.Л. сказал нам, что первый импульс к написанию “Двери” он получил, когда разглядел на фотографии Марианны пришпиленную открытку с изображением героя шумеро-аккадского эпоса Гильгамеша и его слуги-спутника Энкиду. Л.Л. напомнил при этом, что известный “рекомендательный список” литературы, которую необходимо проштудировать, вручавшийся Бродским американским студентам в первый день занятий, включал “Гильгамеша”. От дальнейших комментариев Л.Л. воздержался. Но можно предположить, что параллель Лосев — Энкиду представлялась ему уместной.

Ведь трактовка образа Энкиду в шумерской и аккадской версиях мифа о Гильгамеше существенно разнится. В шумерской традиции Энкиду — всего лишь раб Гильгамеша, в то время как в аккадском варианте он — его друг, соратник и даже более — побратим. Связь их неразрывна.

Думаю, что и Л.Л. ощущал свою связь с Гильгамешем-Бродским как кровную и неразрывную. В этом есть резон. Где помянут Бродского, там вспомнят и Л.Л., его друга, первого биографа и лучшего комментатора. И наоборот. ... "