![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
воротишься на родину, ну что ж
В феврале-марте 1972 года за несколько месяцев до отъезда Бродский пишет стихотворение "Одиссей Телемаку". Автор ещё не уехал, но легко вживается в образ, в конце концов с сыном и любимой они давно не вместе и буквально через год в 1973-м он напишет уже с натуры
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
Ещё одно стихотворение от имени Одиссея - "Итака" - написано спустя двадцать лет (примерно столько же скитался и Одиссей) в 1993 году. В первом стихотворении лирический герой мечтает вернуться, но уже потерял надежду; во втором он представляет себе уже вполне возможное возвращение с горечью и отказывается от него; в ту же реку не войти дважды, с тем краем его уже ничего не связывает. Любопытна перекличка между текстами: "Расти большой, мой Телемак, расти" в 72 и "Твой пацан подрос; он и сам матрос" в 93, "Милый Телемак" 72-го года в 93-м уже "глядит на тебя, точно ты - отброс"; отношения с выросшим сыном не сложились.
Отношение к воде - мировому пространству тоже изменилось. В 72м
мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
В 93м
залив синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:
от куска земли горизонт волна
не забудет, видать, набегая на.
то есть, остров то может и тот, но он уже не желанный, после виденной синевы глаз стал разборчивым и брезливым, набегающая на остров волна горизонт уже не забудет.
Мой Телемак,
Троянская война
окончена. Кто победил — не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома бросить могут только греки...
И все-таки ведущая домой
дорога оказалась слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство.
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что предо мной. Какой-то грязный остров,
кусты, постройки, хрюканье свиней,
заросший сад, какая-то царица,
трава да камни... Милый Телемак,
все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь, и мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
Не помню я, чем кончилась война,
и сколько лет тебе сейчас, не помню.
Расти большой, мой Телемак, расти.
Лишь боги знают, свидимся ли снова.
Ты и сейчас уже не тот младенец,
перед которым я сдержал быков.
Когда б не Паламед, мы жили вместе.
Но, может быть, и прав он: без меня
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои, мой Телемак, безгрешны.
1972
Воротиться сюда через двадцать лет,
отыскать в песке босиком свой след.
И поднимет барбос лай на весь причал
не признаться, что рад, а что одичал.
Хочешь, скинь с себя пропотевший хлам;
но прислуга мертва опознать твой шрам.
А одну, что тебя, говорят, ждала,
не найти нигде, ибо всем дала.
Твой пацан подрос; он и сам матрос,
и глядит на тебя, точно ты - отброс.
И язык, на котором везде орут,
разбирать, похоже, напрасный труд.
То ли остров не тот, то ли впрямь, залив
синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:
от куска земли горизонт волна
не забудет, видать, набегая на.
1993
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
Ещё одно стихотворение от имени Одиссея - "Итака" - написано спустя двадцать лет (примерно столько же скитался и Одиссей) в 1993 году. В первом стихотворении лирический герой мечтает вернуться, но уже потерял надежду; во втором он представляет себе уже вполне возможное возвращение с горечью и отказывается от него; в ту же реку не войти дважды, с тем краем его уже ничего не связывает. Любопытна перекличка между текстами: "Расти большой, мой Телемак, расти" в 72 и "Твой пацан подрос; он и сам матрос" в 93, "Милый Телемак" 72-го года в 93-м уже "глядит на тебя, точно ты - отброс"; отношения с выросшим сыном не сложились.
Отношение к воде - мировому пространству тоже изменилось. В 72м
мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
В 93м
залив синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:
от куска земли горизонт волна
не забудет, видать, набегая на.
то есть, остров то может и тот, но он уже не желанный, после виденной синевы глаз стал разборчивым и брезливым, набегающая на остров волна горизонт уже не забудет.
Мой Телемак,
Троянская война
окончена. Кто победил — не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома бросить могут только греки...
И все-таки ведущая домой
дорога оказалась слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство.
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что предо мной. Какой-то грязный остров,
кусты, постройки, хрюканье свиней,
заросший сад, какая-то царица,
трава да камни... Милый Телемак,
все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь, и мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
Не помню я, чем кончилась война,
и сколько лет тебе сейчас, не помню.
Расти большой, мой Телемак, расти.
Лишь боги знают, свидимся ли снова.
Ты и сейчас уже не тот младенец,
перед которым я сдержал быков.
Когда б не Паламед, мы жили вместе.
Но, может быть, и прав он: без меня
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои, мой Телемак, безгрешны.
1972
Воротиться сюда через двадцать лет,
отыскать в песке босиком свой след.
И поднимет барбос лай на весь причал
не признаться, что рад, а что одичал.
Хочешь, скинь с себя пропотевший хлам;
но прислуга мертва опознать твой шрам.
А одну, что тебя, говорят, ждала,
не найти нигде, ибо всем дала.
Твой пацан подрос; он и сам матрос,
и глядит на тебя, точно ты - отброс.
И язык, на котором везде орут,
разбирать, похоже, напрасный труд.
То ли остров не тот, то ли впрямь, залив
синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:
от куска земли горизонт волна
не забудет, видать, набегая на.
1993
no subject
Ну вот тебе ещё сравнения (и синева глаз, кстати):
Когда снег заметает море и скрип сосны
оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз,
до какой синевы могут дойти глаза? до какой тишины
может упасть безучастный голос?
Пропадая без вести и́з виду, мир вовне
сводит счёты с лицом, как с заложником Мамелюка.
...так моллюск фосфоресцирует на океанском дне,
так молчанье в себя вбирает всю скорость звука,
так довольно спички, чтобы разжечь плиту,
так стенные часы, сердцебиенью вторя,
остановившись по эту, продолжают идти по ту
сторону моря.
no subject
no subject
no subject