А на стене висит персонаж

Нашлись картины, похищенные 6 лет назад. Шагал, Ван Донген, два Сутина и т.д. Найденный Ван Донген, кстати, - высшей пробы.



Опять же, рыженькая. Некая дама с удивительной судьбой. Последовательно балерина, актриса, герцогиня. Изначально англичанка (Alice Allen), но, судя по всему, родилась и некоторое время жила в России (Кира Аланова), танцевала в Париже и Берлине, снималась в итальянском кино, выйдя замуж за герцога-кинорежиссёра (Alicia Alanova). Из заметки канадской газеты 58-го года, от собственного корреспондента в Лондоне.



С годами некая путаница, что немудрено при таком обилии имён и стран. Другие источники сообщают, что она родилась в 1902-м, значит ей явно больше 49. Под катом несколько фотографий.

( Read more... )

Политическое

Я вообще-то не сильно в курсе российской политики и фигуры Навального в частности. Но на шахматном форуме дали ссылку на последнее слово, мне понравилось. Есть в этом какие-то диссидентские реалии. 70е годы. Как раз недавно перечитывал интервью с Кимом про волков одиночек и заложников ("работая в коллективе, ты несешь общую ответственность за общее дело. А когда подписываешь письмо — отвечаешь только за себя. И если ты делаешь это, работая в коллективе, то ставишь под угрозу фильм или спектакль"). Хотя и прогресс очевиден: последнее слово подсудимого печатает газета в режиме реального времени. Но, вспоминая того же Кима, насколько тут другое настроение, чем в каком-нибудь 88м ("Встанешь с видом молодецким, обличишь неправый суд... И поедешь со Жванецким отбывать, чего дадут").

«Сколько раз в своей жизни человек, который не занимается ничем противозаконным, может произнести последнее слово? За последние полтора года это мое шестое или десятое последнее слово. Как будто наступают последние дни. Вы все — судьи, прокуроры, потерпевшие — в разговорах со мной смотрите в стол. Все мне говорят «Алексей Анатольевич, ну вы же все понимаете». Я все понимаю, понимаю, что вы сейчас не вскочите или представитель «Ив Роше» встанет и скажет: «Вы меня убедили». Нет, я понимаю, что люди иначе устроены. Никто семье не скажет: «Я сегодня посадил заведомо невиновного, и мне с этим жить». Я понимаю, что будет звучать «Вы же все понимаете» или «Ну а чего он на Путина...»

Мои слова касаются тех, кто делает подлости или игнорирует происходящее. Мои слова для того, чтобы вы признали, что не надо терпеть вранье обо всем. Мне говорят, что интересы русских в Туркмении — их не существует, а за интересы русских на Украине надо начать войну. Мне говорят, что в «Газпроме» не воруют. Я приношу документы, мне говорят — этого всего нет. Я говорю, что мы готовы прийти на выборы и вас победить, делаем партию. А нас не пускают на выборы и говорят: «А мы победили»

Чем больше человек приносит вранья, тем с большим враньем он сталкивается. Вранье стало сутью государства. Вчера выступает Путин и говорит: «У нас нет дворцов!». Да мы их фотографируем в месяц по три штуки!

Зачем терпеть это вранье? Зачем смотреть в стол? Жизнь слишком коротка, чтобы в стол смотреть. Я не успел оглянуться — мне уже сорок. Скоро внуки. Не успеем оглянуться — мы в постели, на нас смотрят и думают «Скорей бы он освободил жилплощадь». Мы можем гордиться только моментами, когда мы можем честно смотреть в глаза друг другу, когда мы делаем что-то достойное.

Для меня это достаточно болезненная ситуация. И хитрый, болезненный формат, который выбрал Кремль, когда не просто меня сажают, а пытается притянуть еще людей: Офицерова, отца пяти детей — и его жене я должен смотреть в глаза. Я признаю это: да, они меня этим цепляют, что еще невиновных людей паровозом тащат. Но даже взятие заложников меня не остановит. Жизнь не имеет смысла, если терпеть вранье. Я никогда не соглашусь с той системой, которая выстроена в стране. Она выстроена так, чтобы грабить всех, кто в зале. Это — настоящая хунта.

Я не жалею ни секунды о своих действиях, которые я направил на борьбу с коррупцией. Кобзев мне сказал: «Алексей, тебя точно посадят, потому что ты к ним лезешь так, что не стерпят». Накаркал! Невозможно жить с мыслью «ой, меня посадят». Я отдавал себе отчет в этом. Но я не жалею и буду призывать людей реализовывать свое право на свободу собраний, в том числе.

И у людей есть законное право на восстание против хунты, которая все захапала. Мы позволили им нас ограбить и превратить нас в скотов. Чем они с нами расплатились, чем с вами расплатились — глядящими в стол? Образование у вас есть? Нет. Здравоохранение? Нет. Дороги? Нет. Какие зарплаты у [стоящих тут] судебных приставов? Нас, вас — грабят каждый день. Я этого терпеть не буду. Буду стоять столько, сколько нужно — здесь, у клетки, или внутри нее.

Брат не собирался заниматься политикой. Нет никакой нужды усугублять это все. Меня взятие заложников не остановит, но зачем власти их убивать? Я призываю всех абсолютно. Это наивно, может, звучит, и над этим принято ухмыляться, но — «жить не по лжи».

Я благодарю всех за поддержку, призываю «жить не по лжи». Изолируют меня, посадят — придет другой. Ничего уникального я не делал.»