Пятая эклога 20 June 2021
Дату написания зимней (четвёртой) эклоги Бродского можно угадать по строчке "Из одних примет можно составить климат". А в следующем 1981 году он написал летнюю (пятую) эклогу, посвящённую некой Марго Пикен, англичанке, приезжавшей ещё в Ленинград. Сильно позже она периодически снимала квартиру в Нью-Йорке на Мортон-стрит 44 на той же лестничной площадке с Бродским. Видимо, была его близкой подругой и присматривала за котом во время его поездок. Бродский останавливался у Марго в Челси во время визита в Великобританию в июне 1974 года (ей посвящено стихотворение "Темза в Челси"), они вместе ездили в Мексику в 1975 году (две редкие фотографии Бродского с Марго можно посмотреть тут и тут).
А под катом последняя часть пятой (летней) эклоги. Описываются дачные ощущения и воспоминания подростка начала-середины 50х годов. Отдельные элементы мне не до конца ясны, но картинка яркая и местами ностальгическая.
Развевающиеся занавески летних
сумерек! крынками полный ледник,
сталин или хрущев последних
тонущих в треске цикад известий,
варенье, сделанное из местной
брусники. Обмазанные известкой
щиколотки яблоневой аллеи
чем темнее становится, тем белее;
а дальше высятся бармалеи
настоящих деревьев в сгущенной синьке
вечера. Кухни, зады, косынки,
слюдяная форточка керосинки
с адским пламенем. Ужины на верандах!
Картошка во всех её вариантах.
Лук и редиска невероятных
размеров, укроп, огурцы из кадки,
помидоры, и все это – прямо с грядки,
и, наконец, наигравшись в прятки,
пыльные ёмкости! Копоть лампы.
Пляска теней на стене. Таланты
и поклонники этого действа. Латы
самовара и рафинад, от соли
отличаемый с помощью мухи. Соло
удода в малиннике. Или – ссоры
лягушек в канаве у сеновала.
И в латах кипящего самовара –
ужимки вытянутого овала,
шорох газеты, курлы отрыжек;
из гостиной доносится чёткий "чижик";
и мысль Симонида насчёт лодыжек
избавляет на миг калёный
взгляд от обоев и ответвлений
боярышника: вид коленей
всегда недостаточен. Тем дороже
тело, что ткань, его скрыв, похоже
помогает скользить по коже,
лишенной узоров, присущих ткани,
вверх. Тем временем чай в стакане,
остывая, туманит грани,
и пламя в лампе уже померкло.
А после под одеялом мелко
дрожит, тускло мерцая, стрелка
нового компаса, определяя
Север не хуже, чем удалая
мысль прокурора. Обрывки лая,
пазы в рассохшемся табурете,
сонное кукареку в подклети,
крик паровоза. Потом и эти
звуки смолкают. И глухо – глуше,
чем это воспринимают уши –
листва, бесчисленная, как души
живших до нас на земле, лопочет
нечто на диалекте почек,
как языками, чей рваный почерк
– кляксы, клинопись лунных пятен –
ни тебе, ни стене невнятен.
И долго среди бугров и вмятин
матраса вертишься, расплетая,
где иероглиф, где запятая;
и снаружи шумит густая,
ещё не жёлтая, мощь Китая.
-----------------
мысль Симонида насчёт лодыжек: https://brodsky.livejournal.com/164102.html
ещё не жёлтая, мощь Китая: http://knnr.ru/567.htm
"... "Мощь Китая", о которой говорит поэт в последней строке "Эклоги 5-й (летней)", с одной стороны, соотносится с обилием листвы за окном (Сравните со стихотворением Бродского 1965 года "Стансы": "Весь день брожу я в пожелтевшей роще / и нахожу предел китайской мощи / не в белизне, что поджидает осень, / а в сень ступив вечнозеленых сосен"), а с другой ..."
А под катом последняя часть пятой (летней) эклоги. Описываются дачные ощущения и воспоминания подростка начала-середины 50х годов. Отдельные элементы мне не до конца ясны, но картинка яркая и местами ностальгическая.
Развевающиеся занавески летних
сумерек! крынками полный ледник,
сталин или хрущев последних
тонущих в треске цикад известий,
варенье, сделанное из местной
брусники. Обмазанные известкой
щиколотки яблоневой аллеи
чем темнее становится, тем белее;
а дальше высятся бармалеи
настоящих деревьев в сгущенной синьке
вечера. Кухни, зады, косынки,
слюдяная форточка керосинки
с адским пламенем. Ужины на верандах!
Картошка во всех её вариантах.
Лук и редиска невероятных
размеров, укроп, огурцы из кадки,
помидоры, и все это – прямо с грядки,
и, наконец, наигравшись в прятки,
пыльные ёмкости! Копоть лампы.
Пляска теней на стене. Таланты
и поклонники этого действа. Латы
самовара и рафинад, от соли
отличаемый с помощью мухи. Соло
удода в малиннике. Или – ссоры
лягушек в канаве у сеновала.
И в латах кипящего самовара –
ужимки вытянутого овала,
шорох газеты, курлы отрыжек;
из гостиной доносится чёткий "чижик";
и мысль Симонида насчёт лодыжек
избавляет на миг калёный
взгляд от обоев и ответвлений
боярышника: вид коленей
всегда недостаточен. Тем дороже
тело, что ткань, его скрыв, похоже
помогает скользить по коже,
лишенной узоров, присущих ткани,
вверх. Тем временем чай в стакане,
остывая, туманит грани,
и пламя в лампе уже померкло.
А после под одеялом мелко
дрожит, тускло мерцая, стрелка
нового компаса, определяя
Север не хуже, чем удалая
мысль прокурора. Обрывки лая,
пазы в рассохшемся табурете,
сонное кукареку в подклети,
крик паровоза. Потом и эти
звуки смолкают. И глухо – глуше,
чем это воспринимают уши –
листва, бесчисленная, как души
живших до нас на земле, лопочет
нечто на диалекте почек,
как языками, чей рваный почерк
– кляксы, клинопись лунных пятен –
ни тебе, ни стене невнятен.
И долго среди бугров и вмятин
матраса вертишься, расплетая,
где иероглиф, где запятая;
и снаружи шумит густая,
ещё не жёлтая, мощь Китая.
-----------------
мысль Симонида насчёт лодыжек: https://brodsky.livejournal.com/164102.html
ещё не жёлтая, мощь Китая: http://knnr.ru/567.htm
"... "Мощь Китая", о которой говорит поэт в последней строке "Эклоги 5-й (летней)", с одной стороны, соотносится с обилием листвы за окном (Сравните со стихотворением Бродского 1965 года "Стансы": "Весь день брожу я в пожелтевшей роще / и нахожу предел китайской мощи / не в белизне, что поджидает осень, / а в сень ступив вечнозеленых сосен"), а с другой ..."